Новый роман Другая женщина:
картинки, эпиграфы и ссылки на несколько фрагментов из трех частей романа
Часть 3. Женщина на миллион
Глава 5. Ослик Антипка и все-все-все (начало)
Ия с бабушкой хорошо жили, дружно. А потом бабушка умерла. Давно уже плохо себя чувствовала, а тут вдруг совсем приперло, так и подумала: «Ой, помираю что-то!» Вызвала из Москвы дочь, и умерла уже при ней, словно специально дожидалась. Успела проститься с внучкой – подозвала, сказала: «Иечка, птичка моя! Ты теперь будешь с мамой в Москве жить, в школу пойдешь, все будет хорошо!» И раньше все время внучке про маму рассказывала, про братика и отчима: «Ты его, птичка моя, будешь папой называть, хорошо?» «Хорошо, – соглашалась Ия, – буду». Поэтому не сильно огорчалась, что придется уехать: мама! Братик, папа! Москва! Только как же она без бабушки-то?! Без бабушки – никак! Но бабушка с ними в Москву не поехала. Ия ужасно скучала – даже когда подросла и осознала, что бабушки больше нет, все представляла себе, как та в Вологде живет, чай пьет с пастилой, вяжет разноцветные варежки на продажу, расчесывает на ночь волосы круглой гребенкой и напевает, заплетая тонюсенькую седую косичку: «Сама садик я садила… сама буду… поливать…».
В новой жизни Ию звали Ира – она сначала никак не могла привыкнуть и не отзывалась, а мама раздражалась: забудь ты это птичье прозвище! И птичкой никто не называл, Ира да Ира. Квартира в Ясенево была двухкомнатная, маленькая. Братику Мише уже годика два, милый, забавный. И отчим… папа… тоже не страшный – добрый оказался, конфетку дал. Ия очень старалась быть хорошей девочкой, как бабушка наставляла: всех любить и слушаться, помогать маме, не мешать папе и занимать как можно меньше места. А потом мама опять забеременела. Ия запомнила на всю жизнь: идут они с мамой, Мишеньку в коляске везут, навстречу соседка. Посмотрела на них, на мамин живот – и говорит:
– Что, Людмила Сергеевна, никак еще пополнение ждете?
Мама отвечает:
– Да, Пашенька очень девочку хочет!
Пашенька – это отчим, папа. «А я? – подумала Ия, – я разве не девочка?» И, видно, такое у нее лицо было выразительное, что соседка вздохнула и по голове Ию погладила. Пожалела.
Когда сестренка Юлечка родилась, мама Ирку в интернат отдала, а там все больше по фамилии кликали: эй, Антипова! Трудно пришлось поначалу: домашняя девочка-то, нежная. Но что делать – пришлось привыкать. Всему научилась, ничего. И защищаться, и не поддаваться, и в зубы дать, кому надо. Справилась. Дома она редко бывала: на выходные, на каникулы – и то не каждый раз. Ей и места-то дома не было, в стенном шкафу спала, когда приезжала. Вернее, в кладовке. Крошечная темная комнатка, раскладушка как раз помещалась. Потом Ира школу закончила, и мама настояла, чтобы она в «Керосинку» поступила – в Губкинский, нефти и газа институт, мама сама там училась. И общежитие опять же имеется. А Ире было все равно – Керосинка так Керосинка, хотя сама больше любила литературу, историю, и языки легко давались, но химия тоже ничего, интересно. Училась хорошо, что в школе, что в институте – прилежная, способная.
Самое лучшее время было – институт, общага! Разное, конечно, случалось: и обокрали пару раз, хотя чего там красть-то – одни слезы, и приставали – еле отбилась, но по молодости все воспринималось легко, не страшно. Четыре подружки их было: Настя Калюжная – Кролик, Крольчик; Верка Смирнова – Винни-Пух, вылитый просто, сластена та еще! Пятачок-Хрюпсик Наташка Худякова и Ирка – Ослик Антипка. Это Настя придумала, что Антипка – по фамилии Иркиной, и так смешно показалось, и прижилось. Так весело жили с девчонками! Сбегали с лекций в кино, встречали вчетвером Новый год, пели, хохотали, писали шпоры к экзаменам, влюблялись в каких-то придурков, страдали, жить не могли друг без друга! Вдруг записались на ирландские танцы и сами над собой потешались, что в ирландки подались. Хрюпсик – Наташка Худякова – первая замуж вышла. А Настя-Крольчик умерла. Самая умная из них, самая добрая. Так несправедливо! Ира страшно горевала – единственная близкая подруга была, на всю жизнь! А жизни-то и не хватило.
Закончила Ира институт, комнату сняла, пополам с Веркой Винни-Пухом. А потом сестра Юлечка замуж выскочила, только-только ей восемнадцать исполнилось. Ира хотела домой вернуться – сестра-то к мужу ушла, но оказалось… В общем, Мишенька уже взрослый, ему отдельная комната нужна, и опять Ирке места нет. И замуж тебе давно пора, ищи себе мужа с жильем. Ищи мужа! Где его найдешь-то?! Как-то никто не нравился. Верка – та влюблялась через день и каждый раз насмерть. А ты, Антипка, разборчивая больно! Разборчивая? Может быть…
Было два… романа не романа – так, недоразумения. Первый еще в институте, с Вовкой Петровым – два семестра продержались, а потом он ее бросил ради москвички с квартирой. Ирка всем говорила, что она из Вологды – не объяснять же про интернат и стенной шкаф. Второй раз было посерьезнее, по-взрослому. Толя – Анатолий Михайлович из соседнего отдела – на тринадцать лет старше, интеллигентный, начитанный, и сам почти писатель, романы-фэнтези сочинял в свободное от работы время. Ия читала, нравилось, так романтично. И говорить с ним было хорошо, не то, что с Вовкой – только целоваться. Поговорить – это для Ирки было так важно! Обо всем: о книжках, о кино – оба любили французское. И о поэзии – ну да, Ия писала стихи, конечно! Мелким почерком в блокнотиках: весна, любовь, одиночество, никто меня не понимает – все как положено.
Толя к ее творчеству относился слегка снисходительно, хотя поэзию любил – Бродского наизусть шпарил: «Ах, проклятое ремесло поэта. Телефон молчит, впереди диета. Можно в месткоме занять, но это все равно, что занять у бабы. Потерять независимость много хуже, чем потерять невинность…» – ну, и так далее. Бродского Ия понимала плохо, особенно позднего, но Толю жалела: одинокий такой, не признанный, талантливый. Пусть и слегка пьющий – а как талантливому человеку не пить-то?! Но так оказалось всё по-взрослому, что дальше некуда: женат и двое детей! Вот тебе и фэнтези. Но Ирка только радовалась, что не сильно обожглась, вовремя отпорхнула. И подумала про себя: да ну их всех! Проживу как-нибудь.
Хотя хотелось, хотелось – и семью, и детей, и разговоров по вечерам на уютной кухне, и поездок на дачу всей семьей, и пусть бы даже и ссорились – не всерьез, так. А потом мирились. В ее мечтах, в отличие от любовных романов, которыми зачитывалась Верка Винни-Пух, со свадьбы всё только начиналось: переживания, романтика, любит-не любит, поцелуи в сирени, звездные ночи, вздохи при луне, фата, белое платье – все это хорошо, конечно. Но главное-то начинается потом! Потом. И так казалось недостижимо это простое женское счастье: встать утром раньше всех, приготовить завтрак, чтобы муж просыпался от аромата кофе, а не от будильника… Целовать сонную детскую мордочку: вставай, радость моя, пора… И бегать по магазинам, и стоять у плиты, изобретая что-нибудь новенькое, и ужинать всем вместе за круглым столом, покрытом скатертью, а не на клеенке… И ходить по выходным в зоопарк, а зимой кататься с горки… хохотать, изваляться в снегу… и тайком целоваться замерзшими губами.
Принца на белом коне Ия никогда не ждала. Был бы по сердцу – и ладно. О принце не мечтала, а он взял да и свалился ей на голову! Правда, принц оказался не совсем принц, и подъехал не на белом коне, а на черном лимузине: нынешние принцы – они все больше на лимузинах разъезжают. Она упала – так неудачно, прямо в лужу, ну Ослик Антипка! И чулки порвала, и пальто запачкала, и автобус ушел! Так обидно, чуть не заплакала. А тут он и появился, принц на черном лимузине, прямо как в кино: ехал мимо, остановился, помог, подвез. Очень все галантно. И телефончик взял. Позвонил, пригласил в ресторан, потом еще. Не очень часто, но регулярно.
Ирка опомниться не могла. Никак не понимала, чем она привлекла такого… такого… такого Антонио Бандераса! Похож был слегка на Бандераса, но пожестче. Высокий, черноглазый, роскошный. Постарше лет на пять. Обеспеченный, воспитанный. Сильный и сдержанный. Что опасный – Ира не сразу поняла. Такой… тигр в смокинге. Не в смокинге, конечно, но всегда в костюме, при галстуке, ботинки сияют. Смотрит загадочно, улыбается снисходительно. И ухаживал так старомодно, ничего лишнего себе не позволял – первый раз в губы поцеловал, когда предложение делал.
Ирка себя чувствовала примерно как Джулия Робертс в «Красотке» – но куда Ричарду Гиру до Арсена! В подметки не годится. Верка Винни-Пух прямо облизывалась: ах, какой мужчина! Как тебе повезло! И матери понравился, особенно, когда его квартиру на Кутузовском увидела. Квартира эта просто пентхаузом им показалась, после хрущобы-то. И свадьбу затеял прямо голливудскую, с размахом. Ирка плохо запомнила – как в тумане была. Все казалось: это кино. Ну не может такого со мной происходить, никак не может! И дальше стали жить, как в кино. Или во сне. Началась новая Иркина жизнь – прощай, Ослик Антипка.
Перед Арсеном она трепетала, млела, обмирала: да, дорогой! Как скажешь, дорогой! Перекрасилась в блондинку, как он хотел, макияж делала – глаза раскрашивала чуть не до висков, ресницы накладные, помада… Туфли на шпильках носила, короткие юбки… работу бросила… ждала его целыми днями… Только и делала, что ждала: у меня рабочий день не нормированный, привыкай, детка. Так и звал: Ирочка, детка, киска. Да какая она Ирочка?! И вообще – она ли это?! В зеркалах отражалось что-то несусветное: гламурная блондинка, кукла Барби с испуганными глазами. Шарон Стоун с Ясенева. Трепетала, да. Сначала от любви трепетала, бояться потом начала, месяца через два.
Первый раз, правда, испугалась, когда предложение делал – тоже по-голливудски, с кольцом. Ирка как увидела бриллиант, так чуть в обморок не упала: это что, все взаправду?! И словно опомнилась: что ж я делаю-то? Куда лезу? Да разве это для таких, как я – из стенного шкафа?! И не знаю я его совсем… Арсен смотрел на нее с ласковой насмешкой – решил, что прибалдела от бриллианта, дурочка.
– Дорогая, я жду твоего ответа!
Ирка моргала, не зная, что делать.
– Дорогая?
«Дорогая, дорогой, дорогие оба! Дорогая дорогого довела до гроба!» – непрошено всплыла в памяти бабушкина частушка.
– Арсен, я… не знаю… Я не уверена, что… Как-то неожиданно, – залепетала она, краснея.
– Чего ты не знаешь? Ты сомневаешься? Разве ты можешь во мне сомневаться, детка? – насмешки в его взгляде прибавилось, он наклонился, взял ее за подбородок и поцеловал. Совершенно киношным поцелуем, красиво и страстно. Они сидели в маленьком кафе, чрезвычайно изысканном и безумно дорогом – свечи, розы, шампанское, кольцо с бриллиантом. Поцелуй. На пару секунд Ирка все-таки потеряла сознание, так ее проняло. Целоваться он умел, ничего не скажешь! Оторвавшись от ее губ, Арсен улыбнулся:
– Ну вот! Ты не можешь мне отказать.
И она согласилась...