Очередной отрывок из нового романа без названия
Предыдущие отрывки:
https://je-nny.livejournal.com/7166432.html
https://je-nny.livejournal.com/7293824.html
https://je-nny.livejournal.com/7296329.html
https://je-nny.livejournal.com/7298909.html
Часть 2 - Царская охота
Глава 3. И опыт, сын ошибок трудных… (начало главы)
Николай все-таки женился на Аллочке:
Новобрачные приехали в Долгореченск на следующий день после свадьбы, проведя первую семейную ночь каждый в своей квартире. Забросив вещи, Николай сразу ушел на завод, оставив Аллу разбираться, и явился домой поздно вечером. Она не спала и ждала его с ужином: котлеты немного подгорели, а картофельное пюре было жидковато, но Коля похвалил стряпню. Вид у Аллы был испуганный, и Николай поморщился. Он не собирался спать с ней – прямо сейчас, по крайней мере.
– Ну ладно, – сказал он. – Пора на боковую, а то завтра вставать рано. Алла, ты не переживай. Сегодня ничего у нас не будет. Потом, когда привыкнешь.
Она не смогла сдержать вздох облегчения.
– Но спать нам придется в одной постели. Другой все равно нет.
Коля улегся к стене, специально повернувшись спиной. Минут через десять пришелестела Аллочка и так осторожно пристроилась рядом с ним, словно кровать была заминирована. Николаю стало смешно. Она лежала очень тихо, даже дыхания не было слышно. «Пусти! – Не пущу!» – вспомнил вдруг Николай и тяжко вздохнул: еще неизвестно, кто кого поймал и держит.
– Коля, – тихо позвала Алла. – Я еще вчера спросить хотела: о чем с тобой дядя Петя разговаривал? На свадьбе?
Николай покосился на Аллочку и ответил:
– Поздравлял, счастья желал. Все, как положено. А что?
На самом деле «дядя Петя» улучил момент, чтобы рассказать жениху о судьбе его бывшей пассии:
– Мог бы и сам у меня спросить, а не Георгия подсылать. Твоя Субботина выслана из Москвы.
– Далеко?
Петр Александрович не ответил, только плечами пожал. А потом насмешливо сказал:
– А ты все геройствуешь! Решил влиться в ряды рабочего класса?
– Выполняю свой долг перед обществом.
– Ну-ну.
«Почему Алла спрашивает? Знает что-нибудь?» – задумался Коля, а Аллочка с чувством продолжила:
– Он мерзкий! Терпеть его не могу.
Николай удивился и повернулся к ней:
– Почему? Он тебя как-то обидел?
– Он все время меня трогал. Еще когда маленькая была.
– Как… трогал?!
– Так. Обнимет вроде бы по-родственному, а сам… То пониже спины погладит, то грудь заденет. Мимоходом, словно случайно. И поцеловать все время норовил в губы.
– Твою ж мать! – воскликнул потрясенный Коля. – А ты родителям говорила?
– Мне стыдно было. Он все это так быстро проделывал, что я тут же начинала сомневаться: а вдруг мне показалось, а вдруг это действительно случайно.
Николай вспомнил, что именно дядя Петя больше всех донимал его историей про «Пусти! Не пущу». Вот козел! Ну да, а он сам-то лучше, что ли? Аллочка, словно услышав его мысли, быстро проговорила:
– Коля, ты не сердись на меня, пожалуйста, за тот случай! Я, правда, не знала, что так делают. А теперь я книжку прочла и теорию изучила.
– Какую еще книжку?!
– Переводная – польская, кажется. Мама твоя дала перед свадьбой. Я сама к ней обратилась. Она же врач, все знает.
– Сколько ж нам открытий чудных готовит просвещенья дух, – пробормотал Коля, не зная, плакать ему или смеяться. – Ты дай мне потом эту книжку, вдруг я чего не знаю.
– Хорошо.
Николай подвинулся к ней поближе и обнял, думая: «Теорию изучила, подумать только! Что ж мне с тобой делать-то, дуреха?» В полутьме глаза Аллочки загадочно мерцали, и пахло от нее приятно – сладковатой свежестью. Кроткая, наивная, дрожащая, готовая честно исполнить супружеский долг – она возбуждала Николая так, что он уже с трудом сдерживался.
– Давай, что ли, поцелуемся? – предложил он, кладя руку ей на бедро, и потянул вверх ночную сорочку. – Это надо снять.
Конечно, одними поцелуями дело не обошлось.
Сначала Николай не думал о детях, но потом, когда втянулся в работу, а семейная жизнь по любимому отцовскому выражению «устаканилась», эта мысль стала все чаще приходить ему в голову. Аллочка страстно мечтала о ребенке, хотя Коля подозревал, что мамашка из нее получится та еще, не лучше тёщи. Но сколько ни мечтай, природа распоряжается по-своему, и забеременеть Алле не удавалось. Проверялись они оба, но толку никакого: врачи не находили физических причин бесплодия. Тогда потерявшая надежду Аллочка завела себе собачку. Песика породы «французский папильон» звали Жанчиком, и это ушастое лохматое недоразумение сразу невзлюбило Николая, каждый раз нервически его облаивая, а он только посмеивался и втихомолку корчил песику угрожающие рожи, доводя бедного Жанчика до истерики.
Николай тоже завел себе кое-кого. Но отнюдь не собачку. А что еще оставалось, если жену он видел только раз в две недели, а то и реже – Алла вернулась к матери. Пришедший на смену Брежневу Андропов провел чистку аппарата, и Потапову пришлось уйти на пенсию. Не помогло даже ходатайство старшего брата, хотя Георгий был не слишком уверен в его реальном заступничестве. Потапов тяжело переносил вынужденное безделье и через полгода скончался. Алла поехала поддержать мать на время болезни отца и задержалась после похорон – сначала на месяц, потом на полгода, а потом вопрос о ее возвращении в Долгореченск уже и не возникал: Николая вполне устраивало такое наполовину холостое существование.
Его любовницу звали Дарьей: юная, умная, яркая, веселая, очень самостоятельная, она рано потеряла мать и твердой рукой вела хозяйство своего большого дома, расположенного в пригороде Долгореченска. Характер у нее был твердый, так что и отец, и братья – старший и младший – опасались ей перечить. Николай заметил ее в заводской столовой, да и трудно было не обратить внимания на эту кареглазую красотку-хохотушку. Первое время они только переглядывались и улыбались друг другу при встрече, а потом вроде бы случайно столкнулись в проходной, и Николай предложил подвезти Дарью домой – она опоздала на автобус. Раз подвез, другой, а на третий, заехав в придорожный лесочек, они чуть не час целовались под березой – под возмущенное треньканье синиц, недовольных вторжением незнакомцев.
– Зря мы это, – вздохнул, слегка опомнившись, Николай. – Что-то я погорячился.
– Почему? – спросила Даша.
– Потому что ты дурочка молоденькая, а я женат.
– Я знаю. Видела твою жену. Такая барыня! Только сонная какая-то.
– Спящая царевна, точно. Даш, ты мне очень нравишься, и жену я не слишком люблю, но разводиться не стану. А морочить тебе голову мне не хочется. Давай разбежимся, пока ничего еще толком не началось.
– Ты хочешь сказать, что я тебе не настолько нравлюсь, чтобы разводиться?
– Может, и настолько. Но… Понимаешь, мне не позволят это сделать. На нашем с ней браке многое завязано. Могу и работу потерять, и партбилет. И еще один человек пострадает. Очень для меня важный.
– Вон что… Ну и ладно, – сказала Дарья. – Тогда будем так.
И они стали встречаться «так». Николай сумел перевести Дашу из учетчиц в секретарши. Конечно, поползли сплетни, и в один прекрасный день Дашины братья подстерегли Селезнева в темном переулке, пытаясь проучить наглого москвича и защитить честь сестры, но Николай не боялся драки, да и физически превосходил обоих парней, в которых было больше гонору, чем реальной силы. Узнав о драке, Даша устроила братьям страшный скандал и съехала из дома – Николай снял ей квартиру. Потом он все-таки помирился с ее мужиками: перед отцом покаялся, а братьям купил мопед и моторку. Просидели они в разговорах целый вечер, и после третьей бутылки первача, который гнал папаша, уже обнимались и клялись друг другу в вечной дружбе – Дарья только глаза закатывала. Она не любила сантиментов и ни разу не сказала, как сильно любит, но Коля знал это и считал ее любовь незаслуженным подарком судьбы....
Николай как раз надеялся провести вечер с Дарьей, когда позвонил отец и попросил приехать. И вот Николай сидел за рулем своей новенькой «Волги» и недоумевал, зачем понадобился родителям посреди недели и на ночь глядя. После семи лет, проведенных в Долгореченске, Николай был, в общем, доволен жизнью: недавно его повысили до главного инженера, работа ладилась, подчиненные уважали и называли «Стариком» – из-за ранней седины; Аллочка не маячила перед глазами, а Даша была всегда под рукой. С детьми только не получилось, но что ж поделаешь. Не то чтобы он не вспоминал о Елене Субботиной, нет! Стена, за которой он все это время прятался от прошлого, хорошо защищала от воспоминаний, но порой в трещины и разломы нечаянно просачивался образ, звук или аромат былого, и Николай начинал тосковать, задумываться и мучиться от бессонницы. Впрочем, пара часов, проведенных с Дарьей, возвращала его в привычное деловое состояние.
– Что за пожар? – спросил Николай, расцеловавшись с родителями. – Случилось что?
– Коля, ты только не волнуйся!
– Так. В чем дело?
Мама всхлипнула, махнула рукой и убежала, а отец откашлялся и произнес:
– Во-первых, я все рассказал матери.
– Что – все? – спросил Николай, но тут же догадался:
– И зачем ты это сделал? Именно сейчас? Ведь я просил!
– Затем, что пришло письмо.
– От Лены?! Где оно?
– Коля, успокойся.
– Дай мне письмо немедленно!
– Сейчас, мать принесет. Нонна! – закричал отец, и появилась заплаканная Нонна Сергеевна, которая протянула сыну листочек и конверт:
– Коленька, его прямо в ящик положили, обратного адреса нет.
Николай взял письмо и ушел. Родители переглянулись. Через пару минут Нонна Сергеевна не выдержала и поднялась:
– Я только посмотрю, как он. Я тихонько.
– Нонна, сядь!
Но она уже исчезла. Вернулась очень быстро и, чуть задыхаясь, сказала:
– По телефону говорит! Ох, горе…
Когда сын возвратился, мама всмотрелась в него и тут же накапала каких-то капель в три чашки, разбавив водой. Они молча выпили, и Алексей Павлович закашлялся:
– Что это за гадость?! Я думал водка!
– Как же! Никакой водки. Коленька, что ты думаешь теперь делать?
– Вы читали?
Родители кивнули.
– Мне дадут две недели за свой счет. Полечу в Свердловск, потом в Келым.
– Коленька, – сказала мама, с жалостью на него глядя. – Ты обратил внимание на дату? Боюсь, ты можешь уже не застать ее в живых.
– Да, письмо долго шло. Но в любом случае я найду сына.
– Почему ты мне сразу не рассказал? – заплакала Нонна Сергеевна.
– А что бы ты сделала? Ладно, надо возвращаться в Долгореченск, собираться. Алле не говорите, что я заезжал. Интересно, она что-нибудь знает?
– Тоня точно знает! – сказала Нонна. – Она мне на что-то такое намекала, да я не понимала. Могла и Алле сказать, она такая.
– Ну да, Антонина тогда подслушивала.
– Коля, но тебе все равно придется рассказать Алле, – встрял отец. – Будет нужно ее согласие на оформление опекунства. Это проще и быстрее, чем усыновление. Я разузнал, какие нужны документы, дам тебе список. Что могу, сам здесь подготовлю. Главное, привези мальчика. А потом все оформим, как надо.
Через день, снова заехав домой, Коля вызвал Аллу.
– Ой, как ты неожиданно! – удивилась Аллочка. – А что ж не позвонил?
– Алла, у меня мало времени. Я уезжаю на две недели… в командировку. В Свердловск. Мне нужно, чтобы ты подписала вот эту бумагу.
– А что это?
Она прочла текст и посмотрела на Николая. Взгляд жены Николаю не понравился, и, чертыхнувшись про себя, он быстро проговорил:
– Ты хотела ребенка? Теперь он у нас будет.
– Но мы даже не обсуждали такой вариант…
– Вот – обсуждаем. Алла, я тороплюсь!
– И кого ты хочешь взять?
– Это будет мальчик шести лет.
– Но почему?
– Потому что я так сказал. Давай, подписывай.
Аллочка вздохнула, задумалась… Николай скрежетал зубами, проклиная ее медлительность. Наконец она поставила подпись. Коля убрал бумагу в портфель, обнял жену и поцеловал: пожалуй, в этот момент он ее почти любил.
– Матери ничего пока не говори.
– Хорошо.
За семь лет жизни с Селезневым Аллочка сильно изменилась. Ее былая наивность развеялась, как дым, а глупой она никогда не была, просто соображала медленно. Алла понимала: муж ее не любит. В постели она его вполне устраивала, а все остальное Николая не интересовало. Равнодушие мужа настолько убивало Аллочку, что она предпочитала оставаться с матерью, которая потихоньку отравляла ее существование своим эгоизмом, интригами, капризами, мнимыми болезнями и все усугубляющимися странностями. Но тут Алла, по крайней мере, чувствовала себя человеком, от которого что-то зависит, а не чем-то средним между домработницей и постельной грелкой. Алла и собачку-то завела только для того, чтобы ее хоть кто-нибудь любил.
К тому же в Долгореченске Алла просто задыхалась от скуки. Она была очень медлительна, тратя вдвое больше времени на то, что другая хозяйка сделала бы мимоходом, так что занятий у нее хватало. Но что это за занятия! Мужа Алла почти не видела, по выходным у него тоже находились какие-то дела вроде рыбалки, так что единственным развлечением были редкие походы в гости и в кино. Сначала Аллочка еще доучивалась в институте культуры, переведясь на заочное отделение, а потом остались только книжки из городской библиотеки и телевизор. Она попробовала выйти на работу – Коля пристроил в заводоуправление, но скоро ушла, потому что ею были недовольны: не укладывалась в графики и запарывала отчеты.
Вернувшись к матери, Аллочка воспрянула духом: премьеры, вернисажи, приемы, наряды. И никакого хозяйства! Наряжаться Алла любила. У нее был свой собственный стиль, который Николай называл «будуарным»: «Барыня легли и просют». Длинные платья из легких летящих тканей, обязательное декольте, шляпы, меха, кружева и старинные украшения, за которыми она гонялась по комиссионкам. Николай, хотя и посмеивался над женой, но реагировал на ее экзотическое оперенье весьма бурно, так что даже парочка шелковых платьев была порвана в порыве внезапной страсти. Алла до сих пор возбуждала мужа, чему весьма способствовала редкость их встреч, больше похожих на свидания любовников, и Коле порой казалось, что это Дарье он изменяет с Аллой, а не наоборот.
Вернувшись к себе после разговора с мужем, Аллочка задумалась: его поведение показалось ей очень странным: если он едет в командировку, зачем именно сейчас понадобилось согласие на опекунство? Почему он ничего не обсудил с ней заранее? И почему так определенно сказал, что возьмет шестилетнего мальчика? Шестилетнего?!