Портрет Ольги - художник Анатолий Коробкин
Начитавшись Макса Фрая, решила осчастливить вас отрывками из собственных романов. Это будет подборка разных мистических моментов, которых в моих сочинениях много. Правда, не знаю, что делать с "Кругами по воде" - весь роман, практически, об этом... )))
Итак, "Друг детства"!
Разговор Андрея и Оли (многобуков):
– Оля, за эти годы я не стал моложе. И между нами все та же разница в возрасте. И ты… ты меня не любишь.
– А вы? Вы меня еще любите?
Ольга с тревогой и надеждой смотрела ему в лицо, а потом вдруг ахнула:
– Господи! Какая же я дура! Это все неправда, да? Это вы придумали? Для меня, специально, в воспитательных целях? Чтобы поднять мою самооценку! А я-то верила…
– Оля!
– Нет-нет, все правильно. Простите меня, ради Бога, простите! Конечно, как я не подумала… За столько-то лет… Вы же наверняка не один, разве такой человек, как вы, может быть один, а я навязываюсь, господи, как стыдно, простите, простите меня…
Она вскочила, но Андрей поймал ее за руку и усадил обратно, обняв – Ольга тут же зарыдала ему в плечо.
– Что, все так плохо? Бедная моя девочка… Ну скажи, скажи – что случилось?
Всхлипывая и шмыгая носом, Ольга рассказала, что у Сашки родился ребенок, неделю назад. Андрей погладил ее по голове:
– И ты не можешь это пережить?
Ольга горестно покивала. Это известие и в самом деле ударило ее очень больно: все это время она подсознательно ждала, вдруг Сорокин одумается и придет к ней, даже после его женитьбы эта дурацкая надежда не угасла, но теперь… Это был конец. Через ребенка она переступить не могла, даже если бы Сашка сто раз одумался – она прекрасно помнила, как он переживал, оставшись без отца, да и сама натерпелась.
– Андрей Евгеньевич, помните, вы мне говорили: красивая, желанная, должна быть гордой, беречь себя, на мелочи не размениваться? Видите, как я все помню? И вот мне двадцать семь лет, а я одна, вся такая красивая и желанная, только никому не нужная!
– Олечка, но неужели за эти годы ты никого не встретила, кто бы…
– Да никого! Лучше вас я никого не знаю! Они все… как Сашка. Только его я люблю, а…
Хомский усмехнулся – вот именно!
– Андрей Евгеньевич, да я же понимаю, что человек он… никудышный! Он мизинца вашего не стоит, он предавал меня сто раз, а я все прощаю, все надеюсь, все жду чего-то! И что это – любовь? Это вот такая любовь? Это… помрачение какое-то, наваждение, морок! Мы всю жизнь с ним бежим друг от друга, потому что – боимся! Если нам вместе соединиться… не знаю… конец света будет!
Андрей слушал ее и думал: а может, и надо было вам хоть раз пережить вдвоем этот конец света? Глядишь, и успокоились бы. Или нет? А Ольга уже не плакала, а смотрела на него умоляющим взглядом, пытаясь объяснить все, что она чувствует:
– Андрей Евгеньевич, может, то, что мы с ним друг к другу испытываем, и не любовь вовсе? Меряемся гордынями, а жизнь проходит! Может, то, что между нами происходит – между вами и мной – и есть настоящая любовь?!
– Олечка…
Он почувствовал, как в глубине его души что-то дрогнуло, как будто трещинка образовалась на ледяной корке – на той броне, которой он окружил свое беспросветное одиночество.
– Я не знаю, вдруг я и правда вам не нужна… Но вы-то мне – нужны! Я же к вам спасаться прибежала, от себя самой спасаться, а то я что-нибудь такое сделаю, что потом всю жизнь не разгребу. Помогите мне! Если вы для себя не хотите, может… для меня?
– Олечка, понимаешь… Я боюсь, меня надолго не хватит. Это такая болячка, что я могу прожить и десять лет, и… поменьше. И что тогда с тобой будет?
– Андрей Евгеньевич, да какая разница, сколько! Главное – вместе! А то ведь будет то же самое, только порознь! Ну как вы не понимаете-то!
– Ах ты Лялька-Лялька!
Хомский поцеловал ее в висок: горе мое луковое… Ольга почувствовала, что он сдается – улыбнувшись одними глазами, она сказала:
– Я взрослая, Андрей Евгеньевич, меня можно не только в лобик целовать…
И поцеловала его сама, всерьез, так что он даже задохнулся от неожиданности и не сразу ответил: у Андрея было странное чувство, что Ольга пробует его на вкус и сравнивает – так смакуют вино перед тем, как выпить. И боялся, что сравнение будет не в его пользу. Но уже через секунду он забыл обо всем: о вине, сравнении, о разнице в возрасте, о том, что они обнимаются в скверике на виду у всех, и что наверняка кто-то из преподавателей или студентов их заметил…
А Ольга сравнивала – конечно, сравнивала! Ничего, ничего даже близко похожего не было на тот яростный шквал, что настиг их с Сашкой у колодца, но и не так плохо, как она боялась. У Андрея были уверенные жесткие губы, сильные руки, слегка колючие щеки… Она принюхалась, как кошка, к его запаху – и вдруг все, что было в ней женского, рванулось навстречу его жадному мужскому нетерпению.
– И ничего страшного! – сказала Ольга смущенно.
– Да уж, никакого конца света, это точно…
– Не надо! – потом, покраснев, прошептала ему на ухо: – Ты мне нравишься…
И это «ты», произнесенное ее низким с хрипотцой голосом, перевесило всё – колебания, сомнения, благие намерения и благородные помыслы:
– Хорошо. Ты меня победила.
– Ура! Наша взяла!
Андрей поцеловал ее в кончик носа и сказал:
– Ну ладно, так и быть: пока дает нам радость Бог, давай запутаем клубок! Ну, а распутаем потом, когда я сделаюсь котом. Такой вот стишок.
– Хороший стишок! Это вы сочинили?
– Нет, что ты! Это такой есть замечательный человек, психолог, Владимир Леви, я с ним знаком немножко, вот это он…
– Я читала Леви!
Они говорили о какой-то ерунде, улыбались, но думали об одном и том же – оба просили неведомо кого, может быть, того же Бога, в существование которого не очень верили: пожалуйста, пожалуйста, дайте нам немножко времени для любви!
Немножко времени для счастья!
С Машей не получилось…
С Сашкой не получилось…
Пусть у нас получится…
Пожалуйста…
И в то же самое мгновенье, когда они мысленно произносили свои мольбы, произошел маленький Конец Света. Время остановилось и пространство исчезло. Они сидели, крепко обнявшись, все на той же скамейке, которая медленно кружилась в кромешной тьме, освещенная неведомо откуда исходящим лучом, как от театрального софита. Тьма словно рассматривала их со всех сторон, изучала, измеряла и взвешивала. А потом бестелесный, равнодушный и холодный голос произнес:
– Пять лет. Вам отпущено пять лет. Время пошло.
Ольга с Андреем очнулись все в том же скверике: верещали в кустах воробьи, пыльная собака спала под соседней лавочкой, и деловитый шмель, невесть как залетевший сюда, еще жужжал над ярко-оранжевым цветком, растущим на некоем подобии клумбы. Ни Андрей, ни Ольга так и не решились рассказать друг другу об этом странном переживании, но внутри у обоих теперь бесперебойно работал таймер, отсчитывая секунды, минуты, часы и дни – пять лет, это так мало! Это так много…
Друг детства:
https://eksmo.ru/book/drug-detstva-ITD903335/